Накануне Мирового первенства по бейсболу спортивный обозреватель Дональд Дьюи размышляет о вкладе евреев в эту излюбленную американцами игру.

Хэнк Гринберг, Сэнди Куфакс. Сэнди Куфакс, Хэнк Гринберг. Всякий раз, когда мы сталкиваемся с утверждением: "Евреи и бейсбол несовместимы", мы произносим эти священные имена, точно шаманы, молящие духов об урожае. Что ж, Гринберг и Куфакс были великими спортсменами. Мастерами высочайшего класса. Но, иногда кажется, будто упоминая их, мы как бы поддаемся на провокацию. Это все равно, что указать на героя Сидни Пуатье в фильме "Кто придет к нам на обед" и воскликнуть: "Вот видите! Афро-американцы здесь все-таки представлены!"

В действительности "история евреев в бейсболе" полна замечательных свершений и колоритных персонажей. И самые интересные ее страницы связаны не с Гринбергом и не с Куфаксом, и даже не с такой уникальной фигурой, как загадочный кэтчер Мо Берг, полиглот, агент Управления Стратегических Служб [разведывательного ведомства, функции которого в 1947 году перешли к ЦРУ – Прим. Перев.]. Однажды товарищ по команде съязвил о Берге: "Он может объясниться на 12 языках, но ударить по мячу - ни на одном из них". Наш рассказ пойдет о бейсбольных "середнячках", посредственностях и даже неудачниках. У некоторых из них были неприятности из-за их национальности, другие извлекали из нее выгоду. А иногда алчные владельцы клубов решали, что бейсболист-еврей – это не столько спортсмен, сколько приманка для болельщиков.

Начнем с Липмена Эмануэля Пайка, которого все, кроме его родной матери, звали просто Лип. В 60-х годах 19 века аутфилдер Пайк был вызван "на ковер" - на заседание административного совета лиги - за то, что дал себя подкупить. Дело в том, что Пайк согласился выступить за некий филадельфийский клуб и получил за это 20 долларов, а в те времена считалось, что в бейсбол следует играть из чистой любви к спорту. Денежное вознаграждение исключалось. Пайк же в свое оправдание заявил, что деньги за игру берут все, а к нему привязались, похоже, лишь потому, что он еврей. Члены совета остались глухи к его доводам. Собственно, они вообще не желали слышать никаких намеков на то, что их лига остается любительской только на бумаге. Как бы то ни было, заседание по делу Пайка было отменено. Сам же Лип Пайк вошел в историю бейсбола благодаря тому, что в 1876 году, выступая за Сен-Луи, стал первым евреем среди игроков высшей лиги, а через год, в Цинцинатти, сделался первым евреем среди бейсбольных менеджеров.

Пайк был родом из Нью-Йорка, но за "местные" команды не играл – за исключением одного-единственного матча. На протяжении большей части 20 века нью-йоркские клубы "Джиантс", "Янкиз" и "Доджерс" стремились восполнить досадный дефицит евреев среди звезд бейсбола. Иногда это приводило к трагикомическим последствиям. Поскольку владельцы всех трех клубов мечтали завлечь на стадионы новую категорию болельщиков – представителей многочисленной еврейской общины Нью-Йорка, они из кожи вон лезли, чтобы заполучить в свои команды бейсболистов-евреев. Самым скандальным был случай аутфилдера Мозеса Соломона, для которого менеджер "Джиантс" Джон Макгроу придумал кличку "Ребе Мощный Удар". Макгроу надеялся убить с помощью Соломона двух зайцев: одновременно привлечь евреев на стадион "Поло граундс" и отвлечь болельщиков от "конкурирующей фирмы" по ту сторону Гарлем-Ривер - стадиона "Янки", где выступал презираемый Макгроу легендарный игрок Бейб Рут. Но, увы, "Ребе Мощный Удар" продержался в высшей лиге всего восемь матчей, а затем вернулся во второстепенные команды и, так сказать, сошел со сцены.

Макгроу не сдавался - он выставил на поле второго бейсмена Энди Коэна. В отличие от Соломона, Коэн, к своему несчастью, выиграл пару матчей в начале сезона, нанося своевременные удары. Почему же "к несчастью"? Дело в том, что спортивные обозреватели, писавшие о "Джиантс", ненавидели предшественника Коэна - а был то Роджерс Хорнсби. Между прочим, величайший второй бейсмен за всю историю Национальной Лиги. Вскоре нью-йорские газеты стали публиковать злорадную таблицу, где результаты Коэна сравнивались с успехами Хорнсби, который, играя за Бостон, поначалу выступал посредственно. Две недели Коэн был звездой. Но остальные пять месяцев Коэн выглядел в таблице так жалко, что даже Хорнсби, известный своим дурным характером, попросил нью-йорских газетчиков прекратить издевательства над Коэном.

"Янкиз" надеялись обрести свою еврейскую звезду в лице Гринберга. Но и тут вмешалась оплошность: когда Гринберг уже было согласился выступать за клуб, дирекция пригласила его посмотреть матч на стадионе "Янки". Гринберг внимательно пригляделся к их первому бейсмену Лу Геригу... и предпочел играть за Детройт. Во время Второй Мировой войны "Янки" сделали еще одну попытку - взяли в команду первого бейсмена Эда Леви. Но едва началась рекламная шумиха, Леви сообщил дирекции, что носит фамилию своего отчима, а в его свидетельстве о рождении значится самое что ни на есть христианское, католическое имя - "Эдвард Кларенс Уитнер". - Если хочешь играть за "Янкиз", - услышал он в ответ, - станешь "Леви" и никаких гвоздей.

Как бы то ни было, Леви-Уитнер набрал всего 0, 215 и вскоре бесследно испарился.

Старые болельщики "Доджерс" любят вспоминать Куфакса, называя его самым знаменитым евреем из тех, что носил форму этой бруклинской команды. Однако за три года Куфакс выиграл всего девять матчей. Время его расцвета началось лишь после того, как клуб перебрался в Лос-Анджелес. В эпоху стадиона Эббетс-Филд самым известным игроком-евреем был аутфилдер Кэл Абрамс, да и то его известность носила скандальный оттенок. В последний день сезона 1950 года, в девятом иннинге Абрамс дал слабину, и именно из-за него команда проиграла поединок с филадельфийцами. Разумеется, после этого имя Абрамса перестало привлекать болельщиков на стадионы.

К 60-70 годам еврейская национальность уже не считалась источником коммерческой выгоды. В 1969 году Арт Шамски был приглашен в "Мирэкл Метс" благодаря тому, что был хорошим плэтун-аутфилдером. Рона Бломберга тренеры "Янки" назначили бьющим исключительно потому, что считали: с битой он управляется намного лучше, чем с перчаткой. Что же переменилось?

Во-первых - как вы сами, наверно, догадываетесь, - к тому времени имена Гринберга и Куфакса были увековечены в Зале Славы. Иными словами, понятие "еврейская звезда бейсбола" потеряло свой экзотический флер, перестало казаться несбыточной мечтой. Во-вторых, изменилась маркетинговая стратегия: теперь, рекламируя бейсбол, бизнесмены делали ставку на средний класс из пригородов, а не на горожан из еврейских, ирландских, итальянских и прочих кварталов. Клубам стало все равно, что за люди субботним утром выходят из своих двухэтажных особняков и едут всей семьей на стадион: да будь они хоть лапландцы, лишь бы занимали место на автостоянке, платили за билеты и в течение всего матча угощались хот-догами. Телевидение тоже не делало большого упора на этническую принадлежность игроков - ведь высоких рейтингов этот аспект не обещал.

За последнее время наблюдалась лишь одна серьезная попытка сыграть на еврейской национальности бейсболиста. То был лос-анджелесский аутфилдер Шоун Грин. Когда несколько лет тому назад "Доджерс" приобрели его у Торонто, они приложили массу усилий, чтобы сыграть на его "этнической адекватности" лос-анджелесскому рынку. Сам Грин вскоре начал хвастаться, что ему редко удается провести вечер дома - постоянно приглашают выступить в еврейских организациях. Но в прошлом году Грин стал играть хуже, и на его побочную деятельность взглянули иными глазами.